Она идет мимо. Подол вскидывается, сквозь лен проступает изгиб бедра.
Все смотрят, и неотесанный рыцаришка тоже.
Асмодей запретил бы ей носить такие платья.
Диана - языческое имя, имя лунной богини, имеющей преступную связь с братом - совершенно не отображает ангельскую суть этой девы.
По-настоящему ангельскую, не как у Гавриила.
- Откуда она? - спрашивает Асмодей. Человеческие голосовые связки напрягаются, звук получается хриплым. Асмодей редко вселяется в людей.
И сейчас, под сводами церкви, под взглядами новых святых, Асмодей понимает, как давно не был на земле.
Царь Соломон клялся, его церковь будет самой лучшей.
Ну да, ну да. А проку-то? Лучшая церковь - та, где оживает вера.
Диана проскальзывает между рядами, ее голова опускается, складываются в молитве руки.
- Из Англии, - отвечает мать тела. - Они все там страшные, да, Сесиль?
Асмодей хочет возразить, что нет, но вот запевает хор.
Нельзя шуметь во время мессы.
***
Река будто остолбенела. Застыли волны. Брызги повисли клочками радуги. Тишина смыла шум и гул. "В покое есть что-то жуткое, - думает Асмодей, - даже в Аду неспокойно".
Под ногами шуршат мелкие камни, к башмакам липнут ракушки. Асмодей спасает гребешок - нельзя губить совершенство. Это не человеческая душа, вместилище пороков. Веков через десять Асмодей все изменит.
Диана стоит на большом плоском камне. Для Дианы время тоже замерло. Платье словно из позеленевшей меди, лежат мрамором волосы. Диана держит что-то белое.
Асмодей натягивает кожу у виска - эта Сесиль совсем слепая -
ага, нижняя юбка. Подол в бурых пятнах.
Жар заливает щеки Сесиль.
Асмодей отворачивается.
Оживает время.
***
Гавриил затягивается, из трубки мира вылетают искры. Индейцы сигулья почитают огнекудрого бога Солнца. Не виноват Гавриил, что подходит под описание.
Люцифер разглядывает ритуальное копье. Этим копьем Люцифера пытались изгнать. Кто знал, что бог Мрака у сигулья - рогатый? "И веселый", - обьяснял потом Люцифер, - "Тут уж их обвинять не в чем".
Гавриил вытягивается на диване. Крыло сбивает светильник-саранчу. Угол комнаты заволакивает темнота.
- Ой.
- Уничтожь еще вон тот, - говорит Люцифер. - Левее. Спасибо. Предпочитаю естественное освещение.
Люцифер щелкает пальцами.
Синий огонь входит в стены.
"Забавно, -думает Гавриил,- сияние у Люцифера как у Михаила. Хотя чему я удивляюсь, они братья".
Мысль цепляется за витки дыма, закручивается спиралью, Гавриилу кажется, он увидит что-то важное, если дойдет до самого низа.
- Ты, кстати, не заметил? - спрашивает Люцифер. Он чешет спину копьем. Зря вождь Курханиклу смазывал древко ядом. А Гавриил советовал не переводить мазь почем зря.
- Ты подстригся?
Люцифер запрокидывает голову, подбородок упирается в потолок.
От хохота синее пламя колеблется.
- Нет, - говорит Люцифер наконец. - Тебя еще не прокляли, хоть ты здесь целую вечность уже. Неужели не заметил?
Гавриил роняет трубку. По легенде народа сигулья, день падения великой трубки станет последним днем Вселенной.
- Точно! И никто не вылил на меня ушат святой воды! Асмодей мертв? Прими соболезнования.
- Асмодей, - говорит Люцифер, по его лицу блуждают синие отстветы, зубы удлиняются, - решил сходить к людям. Поделиться истиной с этими, цитирую, порочными невеждами.
Иногда я подозреваю, что не церковь воспитывает Европу, а Асмодей. Ну да какой родитель не желает своему чаду стабильной профессии?- добавляет Люцифер.
Гавриил нащупывает трубку.
- На какой части суши, кстати, Эсме приземлилась? Чисто ради любопытства...
***
- Ты приперся, - говорит мать Сесиль голосом Самаила, - у них кончилась еда. Принеси, а?
На столе валяются рыбьи головы, кувшин с молоком опрокинут. В каждом из десяти яиц проделана дырка. Асмодей берет одно - скорлупа хрустит под пальцами.
- Ты все сожрал? Это были запасы на три дня.
Самаил щерится, зубы у матери Сесиль - желтые и редкие. Самаил снимает чепец, на грудь падает седая косица. Самаил поднимает ее за кончик.
- Нда.
Свободной рукой Самаил лезет в корсаж.
- Нда, - повторяет. - Этим телом на еду не заработаешь.
Окна здесь узкие и под самым потолком. Свет не достает до пола. Неудивительно, что у Сесиль глаза слабые. Почти все грешники слепы, иначе не стали б называть ангелом какого-нибудь Гавриила.
- Чего ты вообще здесь забыл? - спрашивает Асмодей. Он садится на лавку. О, какие же у Сесиль огромные башмаки. Носки стукают друг о друга, Асмодей улыбается.
Самаил причмокивает.
- У бедняков куча злобы. Да злобы тут вообще навалом.
- Это из-за невежества. Они не знают, что на самом деле хорошо и что плохо, - говорит Асмодей. - Я научу всех.
Самаил подпирает бока.
- Тогда тебе просто необходимо пойти к блудницам. Порок начинается с продажного секса. Заодно и подзаработаешь.
Асмодей вскакивает. Не то чтобы он против. Просветительская деятельность в Вавилоне протекала под сводами борделя. Проститутки жаждут спасения.
Асмодей разглядывает руки Сесиль: ногти обкусаны, царапины по пальцам.
- Знаешь, - произносит Асмодей, - позови-ка Леви. Пусть он зарабатывает тебе на еду. А я в этом теле ничего не буду делать.
- Эй, - доносится со двора, - Это дом Деанжов?
Дверь распахивается, расплескивается свет.
Левиафан - собственной персоной, точнее не совсем собственной, персоной отца Сесиль - врывается в дом.
- Видишь, - говорит Самаил, - на новое тело Леви точно никто не позарится.
Асмодей закатывает глаза.
- Виноградари такие крутые, - говорит Леви, он рыскает по комнате, - Где тут кадка для винограда? Привет Асми, рад видеть, папа просил за тобой присмотреть, ага. Сэмми, ты уже здесь, здорово, так что насчет кадки?
Самаил стремительно покидает тело.

***
Диана становится перед алтарем. Божья Матерь смотрит белыми глазами без зрачков, лицо не то чтобы красивое. Как пустое бесцветное лицо может быть красивым? Диана оглядывается. Ой, думает, Бог же сверху смотрит.
Прости, Господи, за греховные мысли.
Пахнет ладаном, густо пахнет, словно воздух отяжелел. Диане унести бы с собой аромат. Дом ее рядом с рекой, от реки иногда несет тухлятиной.
Диана украдкой принюхивается к рукаву. Лен столько вони собирает, не то что шелк. Папа говорил, у пастыря одеяния шелковые. Раз пастырь в шелках, то и паства должна, справедливо же?
Сбоку раздается шорох.
Сесиль - зачастила она сюда - становится рядом.
Вот от Сесиль пахнет приятно, чуть-чуть костром и цветами.
Она красивей Девы Марии, - думает Диана. Диана искоса смотрит на Сесиль, не заметила ли? Взгляд у Сесиль отрешенный.
- Тут все прогнило, - говорит, даже голос не понизила, - Веры нет, и Бога тоже не будет.
Белолицая Мария сдвинула брови, тени под глазами, словно у покойницы. Глупости. Это всего лишь статуя. Статуя умереть не может.
- Ты рехнулась, Сесиль?
Из глаз Девы Марии текут красные слезы. Диана моргает - не привиделось ли? Привиделось. Мария ослепляет белизной.
Холод капает с алтаря, изморозью покрываются святые, застывает вода. Диане не спрятаться, она заледенеет.
Диана прячет лицо в ладонях.
Над склянками согнулся отец, отвар багульника выкипает. Пучки зверобоя отбрасывают тени на стены. "Папа", - говорит Диана, - "Я хочу стать аптекарем, как ты". По гирляндам чеснока ползет паук. Диана подставляет ладонь.
"Дело унаследует Джой", -отвечает папа. - "Ему же продолжать род Стейнор".
В том году Джой умер от кори.
Возможно, Диана была слишком маленькой или слишком нечестивой. Диана стояла у креста Джоя и думала, ну теперь-то папочка сделает ее аптекарем.
- Мир рехнулся, - говорит Сесиль. - Мир, но не я и не ты.
Сесиль кладет руку Диане на спину - будто солнце мазнуло.
Диана поворачивается.
- Откуда ты знаешь? Может, я хуже всех?
- Это не так, - шепчет Сесиль, от волос ее идет запах горящих цветов. Прядь касается шеи Дианы.
Мария кривит губы, Мария щурит глаза, Мария не поймет, потому что Мария была непорочной. Мария не хотела стать аптекарем.
- Я, - говорит Сесиль, - вижу, какая ты на самом деле.
- Ты расскажешь?
Диана следует за теплом, и когда Сесиль поднимается, Диана тоже поднимается.
Они выходят из церкви вместе.
***
Рафаил приземляется на башню. Чипсы падают.
- Что такого, - говорит Рафаил двум голубям, серый в коричневую крапинку изучает пакетик, - Я, между прочим, не обедал.
Голубь с черным хвостом курлыкает. Не верит, что ли?
- Я вас создал. Я и Гавриил.
"Слышь, а давай кого-нибудь вроде ангела придумаем? Чтоб вестник, только птица" , предложил Гавриил. Они скучали на стене Цитадели, мимо туда-сюда носились малиновки. Сопровождать Михаила труд нелегкий, а малиновки еще и щебетать успевали. "Будет весело", сказал Рафаил, как наивен он был.
Коричневая Крапинка вскрывает пакетик.
- Там все только натуральное, - говорит Рафаил.
Черный Хвост клюет чипсину. Коричневая Крапинка бьет его лапкой. "Дома сьедим" - слышится в курлыканье. Голуби воспаряют над пустотой. Пакетик прощается шелестом.
Творения взяли от авторов худшие черты. "Зато самобытно", - утешал себя Рафаил всю шумерскую эпоху. Ну да ладно.
Дела давно минувших дней.
Церковь, надо признать, строил талантливый зодчий. Рафаил отлетает,чтобы полюбоваться. Камень искрится, как сахарная голова, форма не затмевает материал, напротив - башня ровно настолько широка, насколько нужно. Стекло из слюдяной пластины, окно отдает синевой. Через четыре размаха крыльев еще одна башня, точно такая же. Обе врастают в белоснежный короб. Никаких византийских излишеств, зодчий вписал церковь в пейзаж. Лишняя гора.
Внизу раздаются крики.
Рафаил вздрагивает - неужели забыл пригасить сияние?
Пером взмахнуть не успеешь, как прочнут две проповеди о великом знамении и разведут войну, "ведь с нами Господь!".
- Да бред она все несет! - орут.
Рафаил приглядывается. Толпа окружила двух девушек.
- Срам, Диана, постыдилась бы! На небеса ты не попадешь!
Та, что Диана - задирает голову. Небо отражается в глазах.
- Да где этот ваш Бог? - говорит Диана. - В церкви спрятался? У отца Жана в сундуках?
Мальчик пяти лет (Серж, отец пьет, мать умерла родами) бросает гнилую картофелину. Диана уворачивается.
Девушка, что пониже, смотрит на Рафаила.
Ее имя не сразу высвечивается - черная плесень прорастает сквозь розовую мякоть души.
Так же выглядела Сарра, Товиева жена, когда ею завладел Асмодей.
Рафаила в город привел сальный отблеск ауры Самаила. Где-то через тридцать взмахов пульсирует красно-желтое мерцание Левиафана.
Интересно, думает Рафаил, - весьма интересно.
- О боже, знамение! - орет Асмодей, его глаза на миг вспыхивают фиолетовым, - Даже ангелы с нами!
"Господи помилуй!" - ото всех сторон. Никто не хочет услышать Рафаила, никто. Голос ангела звучит, только когда люди того желают. Рафаил хватается за горло. Он онемел.
Асмодей улыбается.
***
- В общем, - говорит Рафаил, - Асмодей наконец отыгрался за Товию. Между прочим, и разумные сущности подтвердят, вселяться в жену, чтобы доказать измену мужа - это глупо.
Уриил приподнимает чашку из розового перламутра. Как-то Михаил ночевал посреди океана - наутро русалий народ пригнал к скале сокровищницу, даже королеву свою положили в жемчужное корыто.
Михаил взял только сервиз.
"Неудобно было отказываться", сказал. "Ну да", ответил Рафаил, "Из королевы-то чаю не попьешь"
"Она очень милая и любит людей"
"Наверное поэтому, - думает Уриил, - Гавриил никогда не прикасается к этим чашкам".
Рафаил отщипывает от пирожного кусок. По стулу ползет виноградная лоза. Рафаил задевает ее плечом - ягоды лопаются.
- Созрели, - говорит Уриил.
- Он архидемон, - продолжает Рафаил. - Никогда не понимал, но Асмодей - архидемон.
- А я думал,Эсме - архидева.
В стенах Цитадели тонет багровое сияние. Гавриил садится на стул. По столу катится зажженная трубка, сбивает чашку из розового перламутра.
- Надо же, - произносит Рафаил, - ты победил.
Гавриил отмахивается.
- Так где Эсме? Люцифер мне не сказал.
- Не вмешивайся, - говорит Уриил. Он знает, бесполезно запрещать Гавриилу. Люцифер тоже знает. - Ты сделаешь хуже.
- Я?!
Глаза Гавриила распахнуты, рыжие искры оплетают зрачки.
- С каких это пор ангелы вредят человечеству?
Уриил замечает, что Рафаил касается горла.
Асмодей зря так сделал. Месть приводит лишь к мести.
Гавриил подпрыгивает. Отлетает стул.
- Ну?! Ну же!
- Есть один город во Франции, - начинает Рафаил. - Эй, ты не ушибся?

***
Сесиль откидывается на стог сена.
Над полем висит небо, лиловое с желтыми краями. Лес скрывает городскую крепость. Будто нет ничего, и аптеки нет, и церкви. Диана закрывает глаза. Она нашаривает руку Сесиль.
- Думала, нас сожгут, - говорит Диана. - Пока не появился ангел. Неужели небеса с нами?
Неужели небеса существуют.
- Церковь три раза пыталась вернуть Гроб Господень, - отвечает Сесиль. - Когда-нибудь ангелы должны были обьяснить людям, что это неправильно.
Запах жженых цветов убаюкивает Диану. Она устраивает голову у Сесиль на плече.
- Разве христианские войны благочестивей мусульманских? - говорит Сесиль. - Разве войны имеют какой-то особенный смысл, кроме рек крови и насилия? Я изменю церковь, чтобы мир стал чище.
Голос Сесиль проникает Диане под кожу, перед глазами мелькают вспышки.
Был у Дианы жених, но - слава потаскушке Терезе - сплыл.
Он мечтал, чтобы Диана задрала подол да прижалась к дереву.
"Я люблю тебя, давай, ну пожалуйста".
Сейчас, думает Диана, я могла бы это сделать. Правда, я не знаю как.
- Ты ведь помнишь, - говорит Сесиль, - до свадьбы нельзя спать ни с кем. Особенно с теми, на ком все равно нельзя жениться.
Диана зарывается лицом в сено.
- Ты читаешь мои мысли?
- Да, - говорит Сесиль.
Что-то не так с ее голосом. Диана приподнимается.
Лицо Сесиль - когда оно изменилось, когда глаза из карих стали фиолетовыми, лучистыми, когда волосы потемнели и разметались? Сесиль смотрит на Диану, будто в жизни не видела ничего лучше.
- Ты умрешь в двадцать один, от родов, - говорит Сесиль и Сесиль ли, - твой муж не станет горевать долго, он снова женится. Твой ребенок, сын, пойдет в четвертый крестовый поход, погибнет там.
Диана зажимает уши.
- Замолчи, замолчи!
Она права,- понимает Диана, - я знаю это.
Диана видит себя, бледная и голая, с опавшим животом, вокруг снуют повитухи, дождь хлещет по крыше, кровь капает на пол.
- Но, - говорит Сесиль, - ничего не будет. Я изменю мир и историю.
Диана открывает рот, чтобы сказать "я не верю" или "пошла вон".
В небе сверкает молния, мир белеет.
Не уходи, думает Диана.
Сесиль целует ее.
***
Вот это да. Вечный девственник Асмодей? Асмодей, который вселялся в жен, дабы обличить неверных мужей? Асмодей обжимается с девицей. На сене.
Гавриил запихивает кулак в рот - скрыть хохот.
У девицы - Диана, восемнадцать лет, третья реинкарнация, - вид блаженный. Тебе что, правда нравятся поцелуи Эсме?
Гавриил передергивается. Надвигается ночь, платье Дианы маячит белым пятном. Ого, Эсме решил тебя раздеть?
Гавриил щурится. Пятки Люцифера! У Эсме женская оболочка.
Это так смешно, что страшно. Совсем новичок еще ты, Эсме. Как будто твой папенька не Люцифер, а Святой Франциск.
Гавриил прячется за молниями.
С демонами надо быть начеку. Люцифер вот умеет трахать четверых и одновременно вести переговоры.
Диана вскрикивает. Неужели у Эсме получилось? Новичкам везет, думает Гавриил. Его смех растворяется в громе.
***
Мир ее окутан дымом, как от костра. Солнце еле мерцает, трава буроватая. Запахов нет, разве что смард помоек. Демон будто нарочно мимо мусора ходит. Сесиль не знает, изменился ли вкус у хлеба - демон не ест. Он говорит ее голосом, страшные вещи говорит.
Он собрал на площади людей, он заворожил их, они кричали "Да, Сель, да ты права! Наши церковники совсем страх потеряли!"
Слава богу, мама и папа не знают.
Они даже не заметили. Демон все время не дома.
Сесиль заплакала бы, но тело не слушается. Это демон когда хочет, тогда поднимает руку или ногу, куда хочет, туда идет. А Сесиль спит почти все время.
Недавно привиделось, что она сидит над книгой, читает по складам, латынь - сложная, но Сесиль никогда дурой не была. Читает Сесиль, как призвать демона Асмодея, мама храпит, папино дыхание еле слышно. Хорошо. И тут догорает свеча, слово последнее не произнесено. Сесиль ложится, нет так нет, глаза-то слипаются - а наутро солнце яркое, цветами на всю улицу пахнет, виноград во рту лопается, сок сладкий.
Господи, зачем, зачем, о молю тебя, зачем мне испытания эти, пощади, Боже.
***
Есть места, в которых лучше не бывать. Огненное озеро, например, или будуар святого архангела Рафаила. Объятия Харона тоже не сулят ничего хорошего. Если тебя обнимает Харон, значит, ты мертв, попал в Преисподнюю и вот-вот обретешь бесценный сексуальный опыт.
Хуже всего, - думает Самаил, - комната Леви. Леви строил лабиринт Минотавру.
Остовы динозавров встречают на входе. Светильники-саранча жужжат . Люцифер позволил развесить по Аду только беззвучную версию, сто сорок шумных экземпляров нашли пристанище у Леви.
За кельтскими надгробиями, саркофагами, статуей Персефоны, стоит кровать под балахином. По бокам приляпаны две стены, их Леви соорудил «ради изображений идолов и кумиров». Рядом высится каменная глыба, а в нее воткнут сраный меч короля Артура.
Леви примеривается к мечу.
- Длинноват для тебя, - сообщает Самаил. - Возьми лучше прутик.
- Я завязал с лозоходством,когда узнал, что Великий Золотая Лоза всего лишь бездарный шарлатан. Точно, совсем забыл!
Леви срывает со стены портрет, тот падает, раскалывается рама. Самаил наклоняет голову: да, Великая Лоза был мерзким мужичонкой.Небесталанный живописец сумел нанести на холст отпечатки грехов. Около носа Лозы сгустилась серебристая дымка лжи, рукоблудие кирпично-красной грязью поднимается от пояса. В зрачках виднеются черно-белые вспышки злобы. Ясно, мамочка не любила.
- А меч тебе зачем? – спрашивает Самаил.
Он вытаскивает из-под кровати мешочек крендельков. Никогда не знаешь, где настигнет голод.
- Будет четвертый крестовый поход! Я тоже иду!
Леви тянет меч на себя. Глыба не шевелится.
- Ты же поклонялся Геркулесу, куда дел мускулы?
Леви пыхтит, вибрирует меч.
- А потом я поклонялся лесным феям!
Самаил надкусывает кренделек.
- С чего ты вообще решил, что Четвертый крестовый поход состоится? Асмодей вон какую бурную деятельность развернул против.
- Да брось, - говорит Леви, - это предначертано. Асми не понимает, что идет против гармонии. Человечество очень медленно учится на своих ошибках, Бог - или я честно не знаю кто – никогда не упукает возможности устроить небольшую проверку.
Порой Самаилу кажется – Леви всех дурит, притворяется идиотом. На самом деле, - порой кажется Самаилу, - Леви слишком умен, чтобы оставаться собой.
- Точно! – восклицает Леви. Он щелкает пальцами, красно-желтая вспышка расщепляет глыбу, стучат по полу камни, пыль клубится.
Вылетает со звоном меч, задевает светильник-саранчу у Самаила над головой.
- Не трогай! – орет Леви, - Не трогай, иначе пророчество не сработает!
– Какое пророчество, чтоб у тебя нимб из жопы вылез, - говорит Самаил, он отшвыривает меч, - Это же я был Мерлином, это я сочинил тот бред про Артура, чтобы друиды пустили в лес поссать.
Меч шлепается к ногам Леви.
- А какая история получилась, - говорит Леви. – Мне кажется, - добавляет, - ты сказитель покруче Шахерезады!

***
Диана открывает глаза. Опутывают поле предрассветные сумерки. Небо дымчато-серое, как кошачья спина. Ветер приносит запах реки, отчего-то свежий.
Диана ведет рукой по сену – никого. Приснится же. Волосы Сесиль путаюся под пальцами, дыхание горячее, губы горячие тоже. «Все будет хорошо», - шепчет Сесиль, глупая, Диане совсем нестрашно.
Диана садится. Платье сползает, Господи, оно наброшено сверху. Не сон, думает Диана. Она не знает, радоваться или рыдать.
Под левой грудью темнеет засос. Диана касается его. Дважды согрешила по-страшному.
- Я тебя не боюсь, - говорит Диана непонятно кому. Она откидывается на сено, по телу разливается приятная усталость. – Я ничего больше не боюсь.
- Правда?
Диана оборачивается. Сквозь сено пробивается свет, багровый, будто заря. Будто пожар.
- Ты кто?
- Архангел Гавриил.
- Тогда я Дева Мария.
- Ты не она. А знаешь почему?
Колени Дианы облиты светом. Платье кажется красным.
- Почему? – спрашивает Диана.
Стог вспыхивает, когда она слышит ответ.
***
Асмодей перебирает ногами Сесиль, дышит носом Сесиль, смотрит ее глазами. Он думает, что не прочь пожить как Сесиль. Ведь тело Сесиль Диана осыпала поцелуями. Скрипят телеги, с водосточных труб капает. Вчерашняя гроза искупала город, словно покойника или новорожденного.
Церковные стены сияют белизной. На площади раскинулся рынок. В любой другой день Асмодей почитал бы вслух Новый Завет, главу, где Иисус изгоняет торговцев из храма. В любой другой день, не в этот.
Асмодей останавливается около фруктовых рядов. Яблоки выглядят спелыми. Диана предпочитает красные крупные или зеленые помельче? Вдруг Диане не нравятся яблоки?
- Для вас задаром, уважаемая Сесиль, - говорит торговец. Зовут Францем, жене изменяет. – Вы меня шибко поразили вчерась.
- Спасибо, - говорит Асмодей. – А вас, если не перестанете спать с женщинами, не связанными с вами законным браком, поразит молния.
Франц хлопает глазами. Лицо наливается багрянцем, как еще одно яблоко.
Уж слишком нездоровое, - думает Асмодей. Он выбирает грушу, желтую, с коричневыми полосами на кожуре.
Ничего не получится, - проносится в голове, - ничего не получится, ты знаешь. Ты видишь будущее, Соломон говорил, от этого никуда не деться.
Отстань. Хоть раз отстань от меня. Даже если все правда.
Асмодей идет сквозь рынок, вслед – оборачиваются. «Ты глаза мне открыла!», «Не хотите свежего хлеба, Сесиль? », «Мы больше не будем им молиться!»
В подоле подпрыгивает груша.
Асмодей заворачивает за угол, улица сужается. Платье скользит по стенам.
Надо сказать ей. Что это изменит? Что изменит ложь? Почему так страшно сказать ей?
Асмодей минует мост, вода шипит под бревнами. Вокруг дома река свернулась, будто дракон. Ставни закрыты. Дианы еще нет?
С груши содралась кожица, пятно от сока проступило на ткани.
Ты должен уйти. Не ногами, целиком. Оставь Сесиль здесь, уходи, не возвращайся.
Асмодей стучит, открывается дверь.
- Диана?
***
Она стоит напротив, руки за спиной.
- Здравствуй, - говорит. – Сколько женщин успел соблазнить, пока шел?
Груша катится по полу, Асмодей провожает ее взглядом.
- Я не соблазняю. Я вывожу на чистую воду прелюбодеев и священнослужителей.
Позади Дианы висит распятие. У Христа терновый венец.
- Чего тебе нужно от нашего города?
- С вас начнется четвертый крестовый поход, - говорит Асмодей. – Я не хочу, чтоб он вообще был.
Диана морщится, она бледная. Не плачь, пожалуйста, не плачь. Асмодей протягивает было руку – и опускает.
- Ты знаешь, что душа одержимого страдает, Асмодей?Знаешь, конечно.
- Сесиль сама призвала меня.
- Необыкновенно удачно,да?
- Это была судьба.
Сесиль пробуждается, ростки разума цепляются за настоящее. Асмодей останавливает ее время.
Странно, нигде не блестит соль, да и святой водой на Асмодея не побрызгали.
- Идем со мной. – говорит Асмодей. Ответ он знает, но все же. Может, будущее стало другим, пока он шел сюда?
Диана вскидывает руки.
- Изгоняю тебя.
С ладоней ее сходит прозрачный огонь, единственное, чем действительно можно изгнать архидемона. Особый вид расположения Святого Духа, благодать архангела Гавриила.
***
- Что с ним? – спрашивает Дева Мария. Она откладывает сахарные щипчики.
Лицо у Гавриила пепельное. Кажется, будто веснушки выцвели. Гавриил незрячим взглядом окидывает Эдам.
- Только что от Михаила. Разнос - говорит Иоанн Богослов. – Я решил добавить эту сцену в Новое Дополненное Откровение. Выйдет апокалиптично.
Мария поглаживает гирлянду из роз.
- Не надо.
Гавриил сползает по стене. Крылья поднимают ветер, и плющ колышется.
- В обморок упал, - говорит Иоанн. – Я знал, Михаил может нагнать страху.
Мария хлопает Иоанна по руке. На Голгофе Иисус сказал «Позаботься об Иоанне, он не силен в очевидном». Хорошо,что очевидное не всегда является правдой.
Гавриил встает. Расправляются крылья. Несколько перьев топорщатся, Гавриил приглаживает их.
- Любовь страшна, - соглашается Мария.

***
Мертвы воды Леты, нет в них течений. Лета похожа на зеркало, которое подсовывает чужие отражения. Слишком много памяти затонуло. Лета не требует жертв, как Огненное озеро, не бросает вызов, как Стикс. Лета – река забвения – словно мечтает все забыть и всех.
Люцифер находит Асмодея на песке. Белая изморозь почти добралась до сердцевины сияния, ай-яй-яй.
- Это ужасно, - говорит Люцифер, он плюхается рядом, - но я должен тебе рассказать. Не знаю, почему не сделал этого раньше. Сынок! У тебя не получится утопиться. Ты, - Люцифер всхлипывает, - бессмертен.
Асмодей не шевелится. Над водой синеет небо, горизонт прозрачен и недостижим.
Люцифер вздыхает.
- Я создал тебя не для страданий. По крайней мере, не для твоих.
Асмодей поворачивает голову.
- Нахрена ты меня вообще сотворил?
- Скучно было, - отвечает Люцифер. Честность – лучшая политика. И очень веселая.
Асмодей молчит. Белое окружает изнутри, остужает, убивает. «Ну нет», - думает Люцифер, - «ты его не получишь. Ты не получишь никого из моих детей» Из груди Асмодея вырывается то ли всхлип, то ли стон.
- Папа, - говорит Асмодей, - папа…
Люцифер обнимает его.
- Будет лучше, дитя мое. Обещаю.
С губ Люцифера слетает древняя колыбельная, ей Господь убаюкивал планету. Звуки разносятся над Летой, и звуки эти несут жизнь , несут изменения. Песня втекает в Асмодея, сплавляется с сердцевиной, выталкивает лед.
- Гавриил, - говорит Люцифер, когда изморозь полностью покидает Асмодея, - выйди уже из кустов.
Гавриил – поразительно серого цвета – стоит у воды. Еще один умирающий.
- Вот, возьми пока эту красоту и выкинь. Желательно, к Зверю. У него скоро юбилей.
- Что это?
Изморозь ложится Гавриилу на ладонь.
- Истинная смерть. Ничто. Нет, не пытайся сожрать, не баранья нога.
Люцифер взмахивает рукой. Капля из Леты попадает Асмодею в рот.
- Ты и этого никогда не видел, договорились?


***

Она закрывает глаза на миг – очень устала. Сначала пропадает шум дождя, рев ветра уходит вторым. Замолкают козы в хлеву. «Несите воды, еще …» - голос повитухи обрывается. Последним затихает плач ребенка.
Вот и свершилось, думает она. Вот и все.
- Диана.
Она лежит на песке. Между ног больше не болит. Светло, солнца нет. Куда подевалось солнце?
- Диана.
Ну конечно солнца здесь нет. Она приподнимается. Перед ней река,несомненно река – только без волн. Нет ни прибоя, ни скрежета камней о дно.
Рядом, на корточках, сидит самое прекрасное, что Диана когда-либо видела. У существа синие глаза и огромные крылья. Эти крылья обступают Диану.
- Мне надо в реку? – спрашивает Диана.
- Если хочешь забыть эту жизнь, - отвечает ангел.
Когда Диана очнулась, дыхание Сесиль еле теплилось. Сесиль так и не пришла в себя. Диане не поверил никто, кроме священника из Ренье. Он посоветовал больше никогда не рассказывать правду. И бежать.
Диана идет к воде. Речная гладь отражает лицо, но не лицо Дианы. Это лицо Диане мерещилось во снах. Не всегда кошмарных. Диана наклоняется, чтобы лучше разглядеть фиолетовые глаза и темные волосы.
- Ты готова?
- Я не забуду, - говорит Диана. – Не хочу.
Ангел приближается.
- Ты будешь помнить, когда бы не родилась и кем. Ты не будешь счастлива.
- Ну и ладно, - говорит Диана.
Лицо ангела озаряет улыбка.
- Это твой последний ответ?
- Да.
Ангел касается губами лба Дианы. По реке пробегает рябь, пески колышутся, на горизонте показывается солнце.
- Тогда прими поцелуй жизни.

…Тише, тише, мое дитя, спи в дубовой колыбели. Диану укачивает женщина, теплая, добрая, поет.
Асмодей, - думает Диана, - Его зовут Асмодей.