На стене - репродукция средней паршивости
Страшного Суда тысячелетней давности.
Позам ангелов, бесов и грешников недостает живости,
В работе весов обнаружены неисправности.

А с голубого экрана белокурая бестия,
Известная в узких кругах, как медиум и провидица,
Сообщает населению самые последние известия.
Никаких последующих не будет - и не предвидится.

Осеннего света янтарный смолистый клей.
Поднимаю коричневый желудь в дубовой роще.
Нагибаться становится тяжелей.
В целом жизнь становится проще.
Ни о чем не жалей.

Оболочка желудя гладкая, словно панцирь жука.
колпачок на стебельке - шершавый и хрупкий..
Из розоватого облака, как на иконе, рука
Господня благословляет дымящего трубкой
одышливого старика.

Борода, лоб с залысинами, что твой святой Николай,
доживает сентябрьские дни, как донашивают обноски.
Из-за забора слышен угрюмый лай.
Пес, подпрыгивая, ударяет передними лапами в доски.
Ничего не желай.

Не убивай - ни себя, ни других, ни себя в других, ни других в себе,
Не сиди в темном лесу в разбойной избе,
Финский нож не точи, сычом в ночи не кричи,
Не убивай. и сына убивать не учи.

Натешившись, не проваливайся под утро в глубокий сон,
По спутниковому ТВ врубив программу "Шансон",
Чтоб не пели кретины жаргон воровской в ухо твоё,
Чтобы бес ночной не спрашивал про житьё-бытье.

Ох, возьмут тебя. душегубца, поведут, накинут петлю, увидишь как
Погубленные тобой овечек пасут в облаках,
Все в белых дивных хитонах, как на подбор,
Волосы длинные светлые, расчесанные на пробор.

И ты взмолишься - милые не губите меня,
Не платите той же монетой, что катится в пропасть, звеня,
Золотой червонец, на нем царь-мученик Николай,
Чтоб не видеть мне часовых, не слышать собачий лай.

И убитые скажут: будет с тебя, прощаем, живи.
Только руки умой, а то - по локоть в крови.

Мы единственные постояльцы в окрашенном охрой
Двухэтажном домике – фористерии у самой ограды
Виллы Мирафиори. Ходим по слежавшйся, мокрой
Палой листве, мелкой гальке. Британские технократы,

Помешавшиеся на Конан – Дойле и его прозорливом герое
Съехали позавчера, завещав металлический чайник
И увядший цветок. Сквозь серое небо порою
Проглянет бледное солнце. В начальных

Днях декабря, непривычном бездельи – особая прелесть,
В неизбежном вечернем дожде и утреннем птичьем гаме.
Монумент во славу Отечества здесь называют «Вставная челюсть».
Листьев все же больше над головою, чем под ногами.

Ежедневно восходим ко храмам, не считая ступеней
Истории средних веков, отданной епископам и тиранам.
Два месяца мы гостим у птиц, камней и растений.
Люди тоже встречаются. И это кажется странным.

Тут-то и закачались маятники, застучали,
Завертелись колесики, начали опускаться гири,
Зазвенели брегеты в карманах. Все отмечали
Ход времени и дивились происходящему в мире.

Головой вертели, кричали бронзовые павлины.
Куклы кланялись и выпрямлялись под часами на башнях.
Сотворенное нами из металла долговечней, чем мы - из глины.
А душа - механическое движенье в повтореньях его всегдашних.

Лишь бы завод не окончился, не ослабла пружина,
Не сломалась ось, не стерлись зубцы на колесах.

Ибо создатель машин - это тоже машина,
Измеряет время, размышляя о вечных вопросах.