Семейная атмосфера
читать дальшеМор говорил когда-то, невсерьез, мол саранча бывает разной.
"Неужели ты не замечал", - голос у Мора становился жуть каким занудным, умненьким, - "Что далеко не все люди и далеко не сразу попадают в животрепещущую бездну?"
Потом Смерть пояснил, таки да, молодые души - блестяще-зеленая саранча. Души подревнее имеют крылья бурые и неказистые.
Не то чтобы Война эстетствовал. Голод мог веками рассуждать о прелестях пережатых корсетом кишок или красоте бледного анемичного лика.
Война, хоть Мора убей, не видел в саранче ничего достойного внимания.
"Она пышет огнем", - сообщил однажды Смерть. - "Если ты так настаиваешь на тезисе обязательной функциональности"
Война понял - над ним издеваются!
Беда, что подчинялась саранча только Смерти.
"Эй", - хотелось заорать Войне, - "половину из вас сюда привел я!"
Саранча ползала по рукам Смерти, цеплялась за космы - черные, и как выражался Голод, "сти-и-ильные".
Со временем глаза Смерти стали отливать зеленым. Будто под радужкой колобродил рой саранчиного молодняка.
"С ним что-то происходит", - сказал Мор, он сидел за столиком юной Марианны.
Юная Марианна лежала на постели, под платьем зрели бубонные шары. Миска с водой тухла у окна. В тринадцатом веке Мору еще не противостояла гигиена.
Голод перебирал драгоценности юной Марианны. "А вот этот перстенек мне бы подошел. Ой, пальцы слишком толстые!"
"По-моему", - отозвался Война, он прилег рядом с юной Марианной, - "Смерть всегда был чудаком".
"Главное, чтобы его чудачества не вылились за пределы Огненного озера", - от тела юной Марианны поднялось черное облако, и Мор завопил, - "Ах, Чумонька пробудилась, красавица моя!"
Больше Мор ничего не добавил.
- Ты чуть не раздавил Патрика, - говорит Смерть, он опускается на корточки. По ладони взбирается колченогая саранча. Война распознает жалобы в стрекоте крыльев.
- Ябеда. - Война почесывает рог, - а не надо было под ноги бросаться!
Смерть поднимает голову.
- Ему больно.
Война ненавидит лед. Лед мешал таким грандиозным кровопролитиям, ужас просто. А в глазах у Смерти мерцают зеленые айсберги.
- Ты вообще ерунду городишь! - Война упирается в Смерть рогом.
- Ты нарушаешь мое личное пространство.
Смерть моргает, и Войне щекотно от ресниц.
Внизу Патрик шипит по-скорпионьи.
"Все было бы гораздо проще", - сказал Мор, - "если бы ты действовал тривиальным способом".
Голод захихикал, он-то знал - ни черта Война не понял.
Они переходили на заумь, когда хотели поддразнить Войну. Тот орал и швырялся коллекцией лучших мечей из лучших битв. Потом матерился, заново прилаживая лезвия к рукоятям.
Мор разлегся между гниющими трупами. Сопливые стишки Чумоньке лучше писались на погостах.
Голод вздыхал над чужими полуистлевшими ребрами. "Зато их видно"
"Ему эта саранча дороже нас!" - воскликнул Война, он пнул какого-то мертвеца - "Вы представляете!"
Взвивалась красная пыль в воздух. Попутно Война сеял ненависть.
"Если совсем честно", - Голод бечевкой мерил, у кого тоньше талия, у него или трупа, - "тебя же не это беспокоит. Тебя беспокоит, что Смерть предпочитает саранчу тебе"
"Ты разьелся", - сообщил Война.
Голод зарыдал - "Я знал..."
Смерть приходит последним. Он вскидывает руки, потоки неприкаянных душ устремляются в Бездну.
Голод любит уничтожить урожай у парочки деревень, Мор любит Чуму. Война счастлив, когда народы заливают луга кровью друг друга.
У Смерти не бывает расширенных от экстаза зрачков, не бывает порозовевших щек. На кладбище лицо Смерти не озаряет широкая улыбка.
- Да что тебе нравится-то? - спрашивает Война. Ему хочется хорошенько встряхнуть Смерть, чтобы саранча посыпалась на землю. Может, тогда глаза Смерти снова станут черными, как у Отца Зверя?
Смерть задумывается.
- Это хороший вопрос. Даже странно, что его задал именно ты.
Когда Смерть пришел и сказал своим мерзким, монотонным голосочком: «Наша парадигма не соответствует моим убеждениям», Война ничего не понял.