напряженные воскресные часы, легкая или нелегкая уже истерияЭто ужасно. Сцену покаяния у окулиста я прокручивала в голове раз пятьсот.
Вот я стучу. Войдите, - звучит.
Вхожу несмело. Глаза в пол, но меня это не спасает. Ваше имя? - спрашивает окулист. Я поднимаю глаза - ииииииииии, момент истины! "катаракта", "астигматизм", "глаукома", "дегенерация сетчатки" - орет окулист, вскочив от страха на стол.
Финита ля комедия.
Я не могу ни о чем думать почти, даже видения благословенного Михаила в обнимку с прекрасной Надеждой не спасают. Даже мантра "весь мир иллюзия, и твой хрусталик тоже".
Я пробовала отвлечься: скандалы, прострация, магазины. В магазин я прихожу, только когда одежда на мне начинает тлеть.
Потупив взор, я прошу продавца не упаковывать вещи. "Я В НИХ СРАЗУ ПОЙДУ". Таким не гордятся.
Я, наверное, закончу жизнь самоубийством. Это моя вторая по популярности фантазия:
за окном серовато-белое небо, деревья голые, машины пустые.
Особенно выделяется красная тойота, неуместная в царстве скорбей и разрушенных иллюзий.
Я одна на кухне. Чайник выкипает, покрывается черным налетом, я тянусь к заварке. Та рассыпается под ногами, я замираю.
Неужели, думаю, я вот так вот смирюсь со всем? Вот так вот запросто?
Я иду в комнату, достаю из третьего ящика револьвер. Оглядываюсь напоследок, стреляю поверх икон. Смеюсь.
Прохожу мимо зеркала в коридоре, останавливаюсь. Бледновата, - думаю. Крашу губы, целую стекло. Мне лень оставлять прощальную записку.
Останавливаюсь напротив кухонного окна. Хочу видеть небо перед смертью. Засовываю в рот револьвер, спускаю курок.
Короче, очень весело. А ведь фантазий о самоубийстве у меня даже в 16 не было. Наверстываю, что ли? Я уже и воображаемых друзей не слышу, даже Глеба еле-еле.
Надеюсь, это нечто вроде 48 часов мрака перед тотальной и окончательной благодатью, благодатью, коя меня возродит и вознесет.
ИНАЧЕ ПРИДЕТСЯ ПРИБЕГАТЬ К КРАЙНИМ МЕРАМ
А НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ